Информационное сопротивление

Фото:

«Цель моего письма: обратить внимание на историческую ответственность решения чехословацкого вопроса». Интервенция 21 августа 1968 года глазами венгерского посла в ГДР.

50 лет назад, 21 августа 1968 г., совместной акцией пяти стран-участниц Варшавского договора был пресечен один из наиболее интригующих социальных экспериментов второй половины XX века – попытка пражских коммунистов-реформаторов, всецело поддержанных своим обществом, придать свежие силы, эффективность и более человеческое лицо коммунистической модели, установленной в послевоенной Чехословакии в результате вхождения страны в сферу влияния СССР. Решив тактическую задачу – «приструнить» проблематичного сателлита, в реальности и не помышлявшего об отказе от союзнических отношений с СССР, Москва утратила в перспективе несравнимо большее.

© Kéri Dániel

Янош Кадар и Алксандр Дубчек. 1968 © Kéri Dániel

Решающим историческим следствием подавления Пражской весны стал окончательный подрыв веры миллионов в идеи коммунизма во всем мире, а также в возможность реформирования советской модели социализма как в самом СССР, так и в странах Восточной Европы. Оправиться от удара, нанесенного по нему из самого своего центра, мировое коммунистическое движение, так никогда и не смогло.

Августовская акция вызвала серьезные разногласия в коммунистическом движении уже в момент своего осуществления – ее, хоть и из совершенно разных соображений, не поддержали вторая великая коммунистическая держава, Китай, со своим албанским сателлитом, влиятельная в «третьем мире» титовская Югославия, национал-коммунистическая Румыния, большинство западноевропейских коммунистических партий, в особенности наиболее самостоятельные из них – французская и итальянская. Довольно сильные колебания испытала и коммунистическая элита кадаровской Венгрии, о чем свидетельствует и публикуемый ниже документ – написанное всего через три дня после силовой акции письмо представителя номенклатуры режима, посла Венгрии в ГДР и человека с очень большим партийным прошлым, с изложением своих представлений о явной нецелесообразности августовской интервенции.

Принесенный в Венгрию на советских штыках в ноябре 1956 г., режим Яноша Кадара поначалу воспринимался в мире как одиозный, но с начала 1960-х годов он претерпевает неожиданную для многих наблюдателей эволюцию. Изначально режим опирался в основном на факт присутствия в Венгрии советских войск, но с течением времени Кадар всё больше икал внутренние точки опоры для своей власти. Задачи запугивания оппозиции отходят на второй план, уступая место «наведению мостов» к венгерской нации. В 1960-1963 гг. было амнистировано большинство переживших репрессии участников событий 1956 г., что вызвало позитивный отклик в мире (венгерский вопрос в 1963 г. был снят с повестки дня ООН; расширяются отношения Венгрии с западными странами). Открытость контактам с Западом и некоторая либерализация проявились и в культурной политике, что способствовало оживлению духовной жизни. С каждым годом улучшалось экономическое положение в стране, рос уровень благосостояния населения, во многом благодаря продуманной аграрной политике, никогда не упускавшей из виду вопросы экономической эффективности работы сельхозкооперативов.

На фоне все более оптимистических общественных ожиданий коммунистический диктатор-прагматик «нового типа» Янош Кадар выдвигает программный лозунг «кто не против нас, тот с нами», провозглашавший национальное единство, согласие и примирение на определенной компромиссной платформе. Компромисс был взаимным – власти требовали от граждан конформизма и соблюдения ряда табу в обмен на гарантию определённого достатка и возможность повышать его собственным трудом. Этой программе соответствовала идеологическая и культурная политика, связанная с именем главного идеолога режима Дьердя Ацела: она не только декларировала, но и на практике проявляла толерантность ко всем явлениям общественной мысли и художественного творчества, не угрожавшим основам существующего режима.

Венгерское общество, заинтересованное в стабильности и спокойствии, склонно было принять программные установки власти: политическая активность сознательно приносилась подавляющим большинством граждан в жертву постепенно растущему материальному благополучию (и более того, праву на обогащение путем участия в разрешенной теневой экономике). Именно в создании деполитизированного общества режим видел главную задачу своей идеологической политики, видя в любой политизации перспективу формирования оппозиции. Эффективность такого курса была на практике доказана в 1968 году, прошедшем в мировом масштабе под знаком политических потрясений. В Венгрии этот год оказался на удивление спокойным: гибкая, компромиссная политика, нацеленная на примирение нации с правящим режимом, принесла свои первые серьезные плоды.

С января 1968 г. в Венгрии предпринимается реформа экономики, предполагавшая расширение коммерческой самостоятельности предприятий, обеспечение некоторого простора для частной инициативы в торговле и сфере обслуживания, более широкое применение материальных стимулов в экономике, которым прагматическая кадаровская модель реального социализма всегда отдавала предпочтение. Я. Кадар и его окружение надеялись, что реализация их реформаторских планов придаст свежие силы венгерскому социализму.

С началом Пражской весны, в отличие от польского лидера Владислава Гомулки, в 1968 г. переживавшего острый кризис общественного доверия, Янош Кадар, напротив, чувствовал себя весьма уверенно, достигнув пика своей внутренней популярности. С приходом Александра Дубчека он резонно связывал укрепление в руководстве КПЧ тех сил, которые с пониманием отнесутся к венгерским реформам и выступят в роли союзников в рамках СЭВ. Поддерживая экономическую составляющую чехословацких реформ, Кадар, всегда сохранявший верность базовым большевистским принципам, в то же время предостерегал лидеров соседней страны от утраты контроля над ситуациией, от далеко идущих политических нововведений, способных поставить под угрозу руководящую роль компартии.

Вместе с тем в Будапеште вполне осознавали, что крах Пражской весны нанесет удар и по планам венгерских реформ, а потому отдавали несомненное предпочтение политическому разрешению конфликта между Прагой и Москвой. Летом 1968 г. Кадар даже пытался, впрочем, безуспешно, выступить в роли посредника. Правда, начиная с конца июня (после публикации в Чехословакии программного документа внепартийной оппозиции «2000 слов» и прозвучавших в чешской прессе в дни 10-летия казни Имре Надя призывов к его реабилитации) ситуация в соседней стране стала вызывать у венгерского лидера гораздо большую озабоченность излишней, по его мнению, уступчивостью руководства КПЧ зарождавшейся оппозиции.

В недели подготовки силовой акции, как это видно из записей его выступлений на встречах с лидерами стран-союзниц, Кадар вполне осознавал ее серьезные издержки для своей репутации жесткого, но реформаторски настроенного коммунистического политика. Позже он так никогда и не признал ее политической целесообразности с точки зрения интересов мирового коммунистического движения. «Если создастся только видимость, что СССРзащищает вчерашний день – это будет означать конец всему коммунистическому движению», – прямо заявил он 21 августа на первом же после интервенции заседании своего политбюро.

Почти столь же откровенен он был и в письме Брежневу, написанном в середине сентября: наша партия и общественность без воодушевления приняли ввод войск, в том числе и венгерских, в Чехословакию. Как бы то ни было, факт остается фактом: в момент развязки прагматик Кадар в отличие от националиста Чаушеску не решился открыто противопоставить свою страну союзникам по Варшавскому договору (только пребывание в рамках блока и подчинение внутриблоковой дисциплине, пытался он объяснить свою тогдашнюю позицию уже в 1980-е годы, давали венграм возможность хоть как-то влиять на принятие последующих ответственных решений).

Компромисс Кадара был отражением неблагоприятных условий и объективных исторических лимитов, в которых должна была реализовываться программа ограниченных венгерских экономических реформ. Между тем, попытка спасти ценой такого компромисса эти реформы явно не удалась. Как настроения, доминировавшие в Кремле, так и общая ситуация в социалистическом лагере, сложившаяся после 1968 г., не оставляли никаких шансов на их проведение. Реформы были свернуты к 1973 г. как в результате внутренних трудностей и противоречий, так и прежде всего вследствие не прекращавшегося советского давления.

Как умеренный коммунист-прагматик, персонифицировавший собой довольно благополучную социалистическую страну, ставшую на какое-то время витриной советского блока, Кадар в 1970-е годы был весьма популярен в западноевропейском политическом сообществе; своей реформаторской политикой он, вопреки репрессиям конца 1950-х годов, завоевал в либеральных и консервативных кругах репутацию наиболее респектабельного коммунистического лидера современности. В знак признания заслуг Кадара Ватикан санкционировал возвращение в 1978 г. на родину национальной святыни венгров – «короны святого Иштвана», вывезенной нацистами и нилашистами в 1945 г. при бегстве из страны.

Однако именно в те годы, когда популярность Кадара на Западе достигает своего пика, венгерская модель социализма вступала в полосу кризиса, что проявилось в исчерпанности внутренних ресурсов поступательного экономического развития, появлении новых симптомов общественного недовольства и ответном усилении административного пресса. 15 марта 1973 г., в день 125-летия начала революции 1848 г., была разогнана масштабная студенческая демонстрация. Идеологическая и культурная политика более четко обозначает пределы своей толерантности к оппозиционным явлениям; подвергается преследованиям и в конце концов покидает страну ряд влиятельных интеллектуалов, в том числе продолжателей марксистской традиции, как наиболее способная ученица Дьердя Лукача Агнеш Хеллер.

Во второй половине 1970-х годов кадаровская Венгрия медленно, но со всей определенностью приближалась к стандартам социалистического государства, присущим застойной брежневской эпохе, сохраняя лишь некоторый внешний флер либерализма в культурной политике, все более испарявшийся. Экономика не была эффективной, и негласный общественный договор, гарантировавший неуклонное повышение уровня жизни населения в обмен на отказ граждан от любого рода политической активности (грозившей со всей неизбежностью перерасти в оппозиционные выступления), выполнять с каждым годом становилось все труднее – если это и удавалось, то лишь ценой постоянно растущего внешнего долга, необходимость погашения которого в 1980-е годы стала большой обузой для страны.

Польские события, активизация «Солидарности», совпали по времени с дальнейшим ухудшением экономического положения в Венгрии, вступлением ее в полосу прогрессирующей стагнации. К середине 1980-х годов для многих и в самой стране, и в мире стала очевидной эволюция венгерского коммунистического режима к более консервативной, контрреформаторской платформе.

Позже, в условиях набравшей ход горбачевской перестройки, специфика венгерского коммунистического правления позволила осуществить плавный и бескровный, фактически эволюционный переход к плюралистической модели, однако переломить общий вектор развития кадаровская элита, разумеется, была не в состоянии. Даже в его умеренно-прагматическом венгерском варианте реальный социализм не выдерживал испытания временем и должен был неминуемо уступить место иным формам общественного устройства. Относительно благополучный венгерский коммунистический режим, в 1970-е гг. игравший роль витрины соцсодружества, со всей закономерностью разделил судьбу других коммунистических режимов Восточной Европы.

Публикуемый ниже документ показывает, что целесообразность предпринятой в августе 1968 г. силовой акции в отношении Чехословакии вызывала в Венгрии явные сомнения в среде не только либеральной интеллигенции, но и ветеранов кадаровской ВСРП, вполне приверженных «делу социализма» в его советской интерпретации. В нем находит отражение отнюдь не отношение к происходящим событиям давно отбросившего любые социалистические иллюзии и последовательного в отстаивании фундаментальных демократических свобод интеллектуала, а момент разочарования в проводимой политике убежденного коммуниста, представителя наиболее либерального крыла кадаровской партократии, искавшего пути реформирования неэффективной системы.

Коммунист-идеалист, ветеран венгерских левых антинацистских движений и функционер коммунистического режима с многолетним стажем, Андраш Тёмпе, судя по его письму, искренне верил в заложенный в социализме восточноевропейского типа реформаторский потенциал, позволяющий ему при полном своем раскрытии конкурировать с западными моделями.

Главную цель как чехословацких, так и венгерских реформ он видел в том, чтобы вывести соответствующие страны на путь, следуя по которому, они «могли бы достичь уровня демократии, необходимой для превращения социалистической системы в привлекательную» как для собственных граждан, так и на взгляд «трудящихся, живущих в развитых западных государствах».

Разумеется, взгляд автора совершенно не свободен от порожденных холодной войной и органически присущих служителю той системы стереотипов и идеологем об «империалистической угрозе», «империалистической агентуре», «контрреволюционных элементах», питательную почву для которых создала, по его мнению, преступная политика прежних коммунистических лидеров. Однако не менее верно и то, что сверхзадачей коммунистического движения Тёмпе (впрочем также, как и гораздо более циничный Кадар) считал создание общественной модели, способной догнать и перегнать существующий капитализм (империализм) именно в плане экономической эффективности, умения лучше обеспечить всесторонние и не в последнюю очередь материальные запросы граждан.

Социализм, в понимании Тёмпе, невозможен без диалога власти с обществом, его решающей предпосылкой станет создание условий, когда «широкие массы трудящихся смогут на деле оказывать влияние на дела партии, государства и экономики». Вместе с тем идеалист и утопист Тёмпе оказался мудрее прожжённого циничного политического эквилибриста Кадара в том, что уже через три дня после интервенции осознал: для его родной Венгрии соучастие в происходящем «большом зле» будет иметь, пожалуй, особенно тяжёлые последствия.

И дело заключалось не только в том, что новый «приход венгров» в Словакию очень живо воспринимался поколениями, хорошо помнившими участие хортистской Венгрии в послемюнхенском разделе Первой Чехословацкой республики в 1938 г., и свежие впечатления августа 1968 г. ложились дополнительным грузом в исторической памяти на многовековую весьма конфликтную историю общего прошлого двух соседних народов.

Тёмпе понимал, что почти синхронное проведение в двух странах экономических реформ объективно делало венгерскую и чехословацкую реформ-коммунистические элиты близкими союзниками в отстаивании своих приоритетов и ценностей перед лицом московского диктата, и любой удар по начинаниям пражских реформаторов неизбежно ослаблял и позиции венгерского реформ-коммунизма, закономерно подрывал шансы на хотя бы относительный успех провозглашенной в Венгрии программы экономических преобразований.

Ко всему вышесказанному можно добавить, что нахождение Андраша Тёмпе на дипломатической службе в качестве посла Венгрии в ГДР, чье руководство среди всех союзников по ОВД заняло, как известно, наиболее жёсткую позицию в отношении Пражской весны, давало ему дополнительные аргументы для критики интервенционистской линии и лишь способствовало приведению в некоторую систему собственных взглядов.

Более того, в письме находит определенное отражение подтверждаемая многими другими источниками крайне негативная роль восточногерманского фактора давления на позицию руководства СССР в чехословацком вопросе. Разумеется, опытнейший Кадар, получив письмо Тёмпе, независимо от своего отношения к изложенной в нем позиции, сразу сделал вывод о полной несовместимости взглядов своего соратника с его статусом посла в Восточной Германии в условиях, когда Венгрия уже сделала после колебаний свой выбор и теперь на повестке дня стояла задача демонстрации всему миру полного единства стран, осуществивших интервенцию.

Впрочем, и сам Тёмпе в письме не скрывал, что не может взять на себя представительство политической линии, с которой выразил несогласие. 1 октября 1968 г. решением венгерского политбюро Тёмпе был отозван из Восточного Берлина, а через некоторое время (хотя ему и была поставлена на вид «ошибочность» занятой позиции) отставному послу был предложен примерно равнозначный по весу пост в партийно-государственной номенклатуре.

Несмотря на внешне благоприятный для карьеры Тёмпе исход всего дела, разногласия со своим руководством, неспособность в сложившихся условиях отстоять свою позицию, как очевидно, и утрата веры в возможность спасения венгерских реформ привели бывшего посла кадаровской Венгрии в ГДР к глубокой депрессии. В 1971 г. Андраш Тёмпе покончил жизнь самоубийствам и был со всеми приличествующими человеку его номеклатурного статуса почестями похоронен на Керепешском кладбище Будапешта рядом со многими своими соратниками по венгерскому коммунистическому движению.

Андраш Тёмпе. 1945

Документ публикуется по сборнику писем, адресованных гражданами Венгрии во власть, непосредственно Яношу Кадару. Венгерский лидер предпочитал узнавать о ситуации в стране из первоисточников и зачастую начинал свой рабочий день с просмотра поступившей корреспонденции. На оставившие его неравнодушными письма Кадар предпочитал собственноручно отвечать, см., например, опубликованную нами совместно с О.Якименко в питерской «Звезде» в 2011 г. (№ 3) его переписку с крупнейшим философом-марксистом Д. Лукачем, ходатайствовавшим незадолго до кончины об освобождении арестованных молодых диссидентов Д. Далоша и М. Харасти.

Письмо посла Венгрии в ГДР А. Тёмпе в ЦК ВСРП с осуждением военного вмешательства стран ОВД во внутренние дела Чехословакии и в связи с позицией руководства ГДР по этому вопросу.

Берлин

24 августа 1968 г.

Центральному комитету

Венгерской социалистической рабочей партии

Будапешт

Уважаемые товарищи!

Не все члены Центрального комитета меня знают, поэтому постараюсь подтвердить, прежде всего, наиболее важными биографическими данными, почему считаю правомерным обратиться непосредственно к руководящему органу партии. С 17-летнего возраста, уже 38 лет работаю постоянно в коммунистическом движении. 27 лет провел на нелегальной работе, был на фронте, в партизанском отряде, подвергался арестам и заключению в концлагерь. Я был членом коммунистической партии четырех стран. В 32 года меня назначили генералом, имею 15 наград, среди них 3 советских. В настоящее время – посол Венгерской народно республики в Берлине.

Цель моего письма: обратить внимание Центрального Комитета на историческую ответственность, которая связана с решением по чехословацкому вопросу, и изложить свою собственную позицию.

Для членов Центрального Комитета нижеследующие определения не новы, они встречались уже в ряде партийных документов. Но со времени варшавского письма [ультимативного по своему характеру письма, адресованного ЦК КПЧ по итогам состоявшегося в середине июля в Варшаве совещания лидеров пяти «братских партий» — А.С.] эти нормы, регулирующие взаимоотношения между социалистическими странами и международным коммунистическим движением, систематически нарушались, не вызывая при этом возражений со стороны Центрального комитета.

Очевидно, что социализм заключается не только в завоевании власти коммунистической партией и в национализации средств производства. О социализме можно говорить лишь в том случае, если при этом широкие массы трудящихся могут на деле оказывать влияние на дела партии, государства и экономики. Построить социализм можно лишь располагая крупной современной промышленностью с сильным и образованным рабочим классом, а также интеллигенцией.

Без постоянного прогресса демократии нельзя добиться такой мобильности общества, которая позволяет перегнать развитые капиталистические страны. Без демократии общество становится инертным, в результате чего темпы экономического роста не обеспечивают соответствующее ускорение. Одним из неотложных условий социалистического развития является гарантия широкой информации и возможностей для ориентации. Изоляция лишь до определенного момента служит защитой для политической власти, однако она вызывает у людей апатию и в конечном счете снижает сопротивляемость общества империалистическому воздействию. Следовательно, активность масс является условием не только экономического развития социализма, но и результативного противостояния империализму, что, в свою очередь, может гарантировать лишь постоянный рост демократии.

Центральный Комитет Коммунистической партии Чехословакии осознал это, когда освободил себя от оков догматического руководства. Безусловная заслуга ЦК КПЧ состоит в том, что им был инициирован и начат этот процесс. Естественно, что контрреволюционные элементы и агенты империализма включились в этот процесс – и не в последнюю очередь, реагируя на преступную политику прежнего периода – отчасти преуспели. При этом угроза контрреволюции в Чехословакии не стала доминирующей, хотя реакционным элементам при западной поддержке объективно помогла своей враждебной позицией и часть руководителей социалистических государств. В этом отношении руководители ГДР с самого начала занимали крайнюю позицию.

Существование ГДР с точки зрения европейского и всеобщего мира имеет громадное значение. Разгром фашистской Германии и образование ГДР не означают, что в немецких массах совсем не осталось реакционных настроений. В этой связи понятно, что руководители ГДР, особенно с учетом воздействия западногерманских империалистов, не в состоянии утверждать демократию. И всё же только постоянное развитие демократии может гарантировать для ГДР упрочение социализма (Неправда, что в этом процессе нельзя опираться на западногерманский рабочий класс и прогрессивные силы, если не использовать здесь сектантские методы).

Оценивая ГДР, следует иметь в виду, что пятая часть населения страны выехала в Западную Германию и тем самым самая беспокойная часть ее народонаселения оказалась за границей. Основу экономического развития ГДР, наряду с традиционной дисциплинированностью немцев, их трудолюбием и цивилизованностью, составляет соглашение об особом товарообороте с Советским Союзом, которое обеспечивает очень выгодную форму обмена сырья и готовых товаров. Экономическая политика ГДР при помощи Советского Союза некоторое время еще может оставаться эффективной. Но она не может обеспечить такие темпы развития, с помощью которых можно было бы догнать Западную Германию. Восточногерманские функционеры полагают восполнить это посредством пропаганды и ужесточением дисциплины, одновременно все больше сокращая и искажая поток информации. Между массами и руководством всё больше увеличивается пропасть.

Из сказанного вытекает, почему руководители ГДР с самого начала, с январского пленума партии [ЦК КПЧ], крайне враждебно отреагировали на чехословацкие события. Неверно то утверждение, которое в последнем воззвании подписали руководители ГДР и согласно которому они одобряли решения январского пленума братской партии. Действительность заключается в том, что эти решения сразу же квалифицировались ревизионистскими, а с февраля появились утверждения, что в Чехословакии налицо контрреволюция, которую необходимо подавить военным путем.

Впрочем, вмешиваться извне во внутренние дела ГДР, как и любой другой страны, никто не имеет права. Однако руководители ГДР навязали свою концепцию другим, что тем самым нанесло непоправимый урон сотрудничеству социалистических государств и международному рабочему движению.

Среди стран социализма Чехословакия первой находилась на пути, следуя по которому могла бы достичь уровня демократии, необходимой для превращения социалистической системы в привлекательную для [своих] трудящихся, [а также] живущих в развитых западных государствах. Коммунистическая партия Чехословакии не только не ослабила позиции социализма, а, напротив, в невиданных ранее масштабах укрепила их. С контрреволюционными же силами, опираясь именно на свой возросший авторитет, она сумела бы рассчитаться.

После оккупации Чехословакия, действительно, превратилась в очень слабое звено ОВД, помочь которому присутствие в стране варшавских армий оказалось не в состоянии.

Оккупация преследовала цель помешать организации съезда партии, избранию нового Центрального Комитета и проведению парламентских выборов. Однако это послужило не делу социализма, а напротив, явилось моральным оправданием для тех контрреволюционных сил, влияние которых еще потенциально долго будет иметь негативные последствия.

Предполагаю, что в Центральном комитете Венгерской социалистической рабочей партии тоже найдутся те, кто утверждает, что ничего другого сделать было нельзя, и что случившееся – это меньшее зло. Но такая аргументация не уместна. Очевидно, мы подвергли бы себя большим испытаниям, если бы Венгерская социалистическая рабочая партия и правительство Венгерской Народной республики не приняли участие в этой акции против Чехословакии. Большое зло, однако, именно в соучастии, которое будет иметь более тяжёлые последствия, особенно для Венгрии. Сейчас для нас представилась историческая возможность окончательно покончить с неблаговидным прошлым в венгеро-чехословацких отношениях и совместным преодолением трудностей заложить прочные основы социалистического будущего.

Нельзя тут ссылаться и на то, что мы были вынуждены примкнуть к этой совместной акции из-за верности Советскому Союзу. Такая верность не означает принятия таких [общих] решений, которые наносят вред отдельным социалистическим странам – в данном случае прежде всего самому Советскому Союзу – и мировому коммунистическому движению. Забыть XX съезд никто не мог так быстро.

 Вот почему выражаю свое несогласие с последними решениями руководителей ВСРП и венгерского правительства, относящимися к Чехословакии, и не беру на себя их представительство.

С товарищеским приветом

Андраш Тёмпе

Публикуется по изданию: Kedves, jó Kádár elvtárs! Válogatás Kádár János levelezéséből, 1954 – 1989. Budapest, 2002. 340-342.o.

Александр Стыкалин, опубликовано в издании  Уроки истории

http://argumentua.com/stati/vyrazhayu-svoe-nesoglasie

facebook twitter g+

 

 

 

 

Наши страницы

Facebook page Twitter page 

Login Form