Середина 2017-го года – время, когда российская клептократия решает вопрос о власти. Да, выборы президента назначены на 18 марта 2018 года. Дата выбрана как последняя дань-воспоминание угасшей крымнашистской эйфории. Но когда транзит власти в России определялся на выборах? Выборы всегда были манипуляцией, оформлявшей заранее достигнутое решение, отражавшее сложившееся в правящей верхушке соотношение сил.
Посиделки олигархов ельцинского помета в Давосе зимой 1996-го, встреча Волошина и Басаева в Ницце в 1999-м, ночь перед съездом "Единой России", проведенная Айфончиком в заключении в резиденции Путина, – вот события, реально определявшие персону будущего властителя. Мы не можем в деталях предсказать микрокинетику идущих сейчас процессов и их исход. Но есть некоторые термодинамические, если хотите, макрофакторы системы российской власти, о которых можно говорить с достаточной определенностью.
Будущий президент – Комитет национального спасения – хунта будут названы правящей "элитой", которая обладает монополией на финансовые, информационные и силовые ресурсы. Лишенное подобных ресурсов гражданское общество не сможет сегодня решающим образом вмешаться в игру кремлевских престолов. "Элита" расколота на две неравных части, большая из них близка к консенсусу, который можно определить фразой из культового советского фильма: "Фюрер не способен более выполнять обязанности вождя нации". За пределами консенсуса остается "Бункер" – члены кооператива "Озеро" и Золотов с верными (?) ему частями Национальной гвардии.
Проблема Путина заключается в том, что он не способен более выполнять важнейшую для бригады функцию интерфейса в ее отношениях с вечно ненавидимым и вечно любимым Западом. Провал неоимперских мифологем "Русского мира" и "Новороссии" стал крупнейшим внешнеполитическим поражением режима. И подорвал его экономические "скрепы", предельно обострив отношения с западными партнерами. Объем утилизируемого бабла резко сократился, что неизбежно провоцирует недовольство клептократии, в том числе и вооруженных обладателей опричных паев.
Возникла реальная угроза самому дорогому для российских правителей – активам на Западе, да и всему их образу жизни. Дело не только и не столько в активах, а во всем их жизненном укладе: образование детей, лечение, отдых, благополучие жен и наложниц. Все это поставлено под вопрос одним человеком, который своими авантюрными понтами испортил отношения с Западом. Восстановить их при политически живом Путине уже не представляется возможным. В Париже Эммануэль Макрон издевался над президентом России, поставив его на место и показав, как теперь лидеры Запада будут с Кремлем разговаривать. Путин был жалок и от неожиданности растерян. Было заметно, как он сдал психофизически, что только усилило растущую тревогу окружения.
12 июня в День России состоялась всероссийская антикоррупционная акция, организованная Фондом по борьбе с коррупцией Алексея Навального. В отношении Навального, ФБК и маршей протеста во власти борются две линии. Одна из них предполагает заигрывание с этим движением, стремление как-то его приручить и использовать в своих интересах. Вторую линию представляют силы, ориентированные на жесткое подавление любой оппозиции. Характерно в этой связи подписание Путиным указа об "оперативном подчинение командующим округами Национальной гвардии воинских частей Вооруженных сил, иных формирований и органов".
После отстранения вождя в результате дворцового переворота к власти на первом этапе приходят откровенные мерзавцы, а в запущенном российском случае – еще и убийцы и военные преступникиЧастично этот замысел был реализован в Москве, где благодаря административному прессингу удалось скомкать протестную акцию и обрушить на ее разгром золотовских опричников. Сотни задержанных и максимальные административные сроки для организаторов дали "Бункеру" ощущение реванша за 26 марта. Ложное ощущение. Никуда не делись новые долгосрочные региональный и демографический факторы, так ярко проявившиеся 26 марта. Число протестующих в 187 городах России оказалось большим, чем два с половиной месяца назад, а их лозунги – более жесткими и определенными. И по-прежнему было очень много молодежи.