Информационное сопротивление

Двух российских школьниц, которые думали, что «Холокост – это клей», он отправил в Освенцим. И снял об этом фильм. Режиссер Мумин Шакиров рассказал, кому Москва платит дань, почему таджик и русский не должны жить в одном государстве, а Польша – все-таки антисемитская страна.

Вы закончили режиссёрское отделение ВГИКа и даже сняли дебютную полнометражку, а потом пошли в военную журналистику. Зачем?
– Я был молод, горяч, и меня тянуло к неординарным перспективам. Вести репортерскую жизнь куда интереснее, чем сидеть в Москве и снимать игровое кино. Да и не мог я по-другому откликнуться на закат СССР и открывшиеся в этой связи конфликты. Таджикско-афганская граница была очагом сильного напряжения, а я родился в Душанбе. Работал сначала в отделе расследований «Литературной газеты», почти три года. В Афганистане я встречался с наркобаронами, видел моджахедов и войну. Потом был в Чечне и писал о ней. И объездил шестьдесят российских регионов, освещая предвыборные кампании.

 

С какой же картинкой о России вы живёте после такой поездки?
– Есть такая шутка: «У Москвы одна проблема – её окружает Россия». Даже Москва и Санкт-Петербург – это две разные страны. А Россия – вообще отдельное от них пространство. Кавказ – просто другая планета с ментальностью, глубоко отличной от русской. Только с помощью первой и второй чеченских войн удалось удержать эти регионы. И держится сейчас там всё исключительно на воле руководителей регионов. Но все очень хрупко.

Советский Союз пропал, потому что не мог существовать в таком виде. Не может узбек с эстонцем или таджик с русским чувствовать себя гражданами одной страны. Это исключено. Они могут жить вместе только под страхом смерти. И как только отпускаешь узды – все рассыпается. Не потому что кто-то лучше или хуже, а просто это совершенно разные цивилизации и культуры. И они не должны жить в одной стране. Посмотрите на Среднюю Азию, которая широкими шагами уходит в мусульманское средневековье. И на Прибалтику, которая совершенно гармонично стала частью европейской цивилизации.

Россия тоже соткана из таких противоречивых регионов. И это не вызывает ощущения единства страны. Северный Кавказ держится на центральных дотациях. Если говорить по-простому: Москва платит дань, чтобы Кавказ не совершал набеги. Вот и вся политика.

 

Зачем вы повезли в Освенцим тех девочек, которые в эфире телевикторины на вопрос «Что такое Холокост?» ответили: «Клей для обоев»?
– Я подумал, что вышедшее шоу – это розыгрыш и подстава. Думал, телевизионщики инсценировали эту мизансцену, чтобы были скандал и рейтинг. Но когда я сам познакомился с этими девушками, оказалось, что они действительно не знают о Холокосте. Они вообще «плавали» во всех вопросах, касающихся истории Второй мировой войны. Но когда мы перешли на человеческие темы – мама, папа, любовь-морковь, – выяснилось, что это чистые, органичные, веселые и светлые девочки. И тут у меня возникла идея: а почему бы не отвезти их в Освенцим? Показать им, что за словом «Холокост» стоит колоссальная трагедия. И 30 октября 2012 года мы сели в поезд по маршруту Москва – Брест – Варшава – Краков. А из Кракова поехали в Освенцим, где провели два полных дня. Камеры всё это время работали непрерывно.

Что эта поездка раскрыла в девушках?
– Я рисковал. Я ведь не знал, как они будут реагировать. Они вообще впервые выезжали за границу и уже тем самым обнаружили совершенно новый мир. И могли бы ходить по Освенциму с постными лицами. Но получилось так, как получилось – на них это произвело шоковое впечатление. Я смог поймать этот момент – как трагедия через много лет отражается на лице человека, который о ней ничего не знал. Побывав в лагере, они повзрослели за два дня. Я не могу утверждать, что сделал их лучше – я просто открыл ту дверь, мимо которой они когда-то случайно прошли.

 

Учительница говорила, что девочки «прохлопали» Холокост, который, конечно, упоминали в школе. Она, кстати, призналась, что ей сложно было готовить эту тему, поскольку у нее не было личных переживаний, связанных с Холокостом.
– Этот педагог – жертва клише и стереотипов, которые доминируют сегодня в общественном сознании. Из тех людей, которые уверены, что война началась в 1941 году, когда фашисты напали на Советский Союз, а не в 1939-м. Её больше впечатляют 27 миллионов погибших советских граждан, нежели 6 миллионов евреев, потому что она воспринимает трагедию через числа, а не через судьбы. Она, кстати, еще сказала: «Я аплодирую евреям, потому что они молодцы – они здорово пиарят этот Холокост!» Я хотел вставить эту реплику в фильм, но через полчаса после интервью она позвонила и начала умолять, чтобы я выкинул из фильма эти слова – до нее, видимо, дошло, что она сморозила глупость.

 

Откуда такая чудовищная необразованность и пренебрежительное отношение?
– Многие школьники знают, что во время Второй мировой войны произошло массовое убийство евреев, но школьная программа не уделяет этому должного внимания. Оттого далеко не все даже знают термин – «Холокост». Хотя всё, конечно, зависит от учителя, который может посвятить этой теме и целый урок, или уделить всего несколько минут. А историю человеческих трагедий необходимо изучать досконально.

В России акцент разговора о войне смещается с трагедии к победе – к демонстрации силы и военным парадам. Бессмертные полки, конечно, чтут память предков, но с другой стороны – это такой идеологический шприц, который напоминает, что Советский Союз, то есть Россия, победил. На мой взгляд, 9 мая должен быть не днём победы, а днем памяти погибших. А военные парады совершенно искажают трагедию. Власть будто преподносит готовые рецепты: «Если надо – повторим». И этот вектор глубоко сидит в сознании людей.

 

Как вы восприняли принятый в Польше закон, запрещающий возлагать на поляков ответственность за Холокост?
– Есть факты, против которых не попрешь. До Второй мировой войны в Польше проживало больше трех миллионов евреев. Что от этого осталось? Несколько десятков семей и пустующие синагоги? В Польше нет евреев. И это не просто так. Мне очень запомнился показ нашего фильма в еврейском театре имени Иды Каминской в Варшаве. Туда пришли дети Холокоста, прошедшие через концлагеря в совсем маленьком возрасте и чудом выжившие. Сегодня это дедушки и бабушки, которым около 75 лет. Им понравилась картина, но после показа они очень неохотно давали интервью. Я спросил моего друга Зигмунда: «Почему они не хотят?» На что он ответил: «Ты знаешь, они не хотят светиться как евреи. По телевизору могут показать. В антисемитской стране это некомфортно».