Пока политики считают, что все хорошо (поголовье не уменьшается, трепыхается предсказуемо), психологи фиксируют повышенную сейсмическую активность — архетипическую тревожность; она поднимается и нарастает из глубины коллективного бессознательного. Перекос в нашей культурной матрице состоит в том, что граница между «плохо» и «хорошо» проходит не между «жизнью» и «смертью», а по меже «свои — чужие». В периоды запредельных внешних нагрузок (войн прежде всего) это смещение обнажается. «Свои» — это всегда хорошо, даже если они вне жизни, то есть вне человеческого. Вот этот архипелаг «свои и не живые» расплывается широким серым пятном по холсту общественной жизни.
Признаки общественного оцепенения, нарастающей депрессии и даже некрофилии дают о себе знать на бытовом уровне. Вот лишь некоторые из них:
1. Невозможность спонтанного смеха. Лицо механически разъезжается в кривой усмешке, а дофамин не выделяется, вместо разрядки — судорожное торможение всех рефлексов. Покровы кожи не краснеют, а бледнеют. Шутка воспринимается как страшное прозрение.
Обратите внимание, смеются ли ваши домочадцы во время дежурных комедийных шоу или смотрят на экран с печатью горя на челе, а то и равнодушно, как в пустоту.
2. Отстраненность, интуитивное отдергивание руки вместо желания дотронуться, слиться в объятиях или укрепиться в рукопожатиях.
Касания пугают, физическая близость вызывает отвращение. Отталкивает простое приближение человеческого лица. Неприятно, когда тебе смотрят в глаза с расстояния меньше метра. Хочется закрыть лицо руками и бежать.
3. Нежелание вставать по утрам. Проснешься и думаешь: «Где я? Кто я? Опять?!» Только под вечер в мозгу включается лампочка и можно что-то поделать для поддержания штанов и реноме. Минимум-миниморум. Чтобы с работы не выперли, да из дома не выставили. За этот бортик «маленьких дел», к которым приучен с детства, теперь и держишься. Вроде как полезный работник. «Мусор только все время забываю вынести, — говорит мой дважды разведенный приятель. — Вас не поймешь, то «Не выноси сор из избы!», то «Снова мусор не вынес!» Утром еще спишь на ходу, вечером уже спишь на ходу».
4. На фоне обедневших социальных связей болезненно нарастает чувство вины. Веришь всему, что говорят, лишь бы говорили. Страшно одному, как проклятому.
Из-за экзистенциального шока у человека могут начаться галлюцинации, нарастать настроения истерики и, соответственно, внушаемость. Страх выключает разум, становится лишней инстанцией в цепи принятия решений. А подсказка, как действовать, приходит только извне, свыше или сверху, спускается как циркуляр. Почему-то это всегда — строгий голос с угрозой. Просишь в церкви, а огребаешь на работе или непосредственно по адресу проживания.
И в Бога веришь, и начальнику веришь, и соседу веришь. Но ждешь полиции. Только бы простили. Молчат, игнорируют, а потом прихлопнут как муху в один раз. «Самое обидное — ни за что, без объяснений. Просто перестали общаться, звонить, поздравлять. Как будто я — пустое место».
5. Бывает плохо так, что тянет к покойникам. Внезапно, по случаю, обнаруживаешь, как хорошо на кладбище, как тихо и спокойно. Вся Москва уложена кладбищенской плиткой, и это тоже хорошо! Тверская превращена в колумбарий, грандиозно! Все лежат, успокоенные и неживые, живые тоже красиво улягутся и будут смотреть молодо, иногда весело, иногда грустно, как на «Фейсбуке», но уже безмолвно.
Слова раздражают. Как поговаривает моя соседка-ткачиха: «Я давно поняла эту интеллигенцию. Они убивают мозг разговорами».
Политика меняется, болезни излечиваются, а человек остается неизменным, даже когда стареет. Он хочет жить нормально. Когда все складывается неожиданно плохо, норма — последняя надежда, спасательный круг. Но и его ветер перемен относит все дальше в океан неопределенности. Нормы наши интуитивны, наивны и легко мимикрируют под общественные мнения. Точно так ребенок живет на волне родительских настроений, пытаясь угадать, откуда ветер дует. Шансы выжить у него есть только в тихую безветренную погоду, когда все дома, сыты, здоровы и довольны, одержимы заботой друг о друге, преисполнены планов и добрых чувств. Нормальные дети из холодного дома бегут.
Послушные и заведомо виноватые прячутся под одеяла и ждут конца. Пишет Ольга Маховская